Фотка из открытых источников
Из выходных часов украли моего времени час, перевели на летнее.
Вот ведь какая штука – дрессировали меня, вбивали в рамки, приучали к режиму. Вставать по звонку, есть по звонку, пить по звонку, ложиться по звонку. И ведь сопротивлялся, боролся с режимом, но куда там…
Воспитали робота, приучили к режиму. Просыпаюсь до будильника, бурчать животом начинаю, когда стрелка часов к обеду склоняется… И тут бац, часы перевели.
Мне, дрессированному, еще спать не хочется, а надо. Ведь на службу вставать по новому времени. Мне и по старому вставать тяжко было, когда тьма еще бал свой правит, а тут еще на час раньше. Идевательство. Но руководителям этой системы глубоко фиолетово, как себя ощущают рабы системы. Как велено, так и будут действовать.
Ох, доиграются однажды. Им невдомек, вероятно, что править можно, пока я это позволяю. Я – это не моя скромная личность, а та масса биороботов, которую они, правители самопровозглашенные, считают серой массой подчиненных им. Ну-ну.
Пока-что поработаем. Мой способ бытия – выполнять свои гражданские и рабочие обязанности безупречно. Идеальный механизм – это я. Наверное, это провоцирует их все глубже погружаться в заблуждение своего всевластия. Заблуждаться своим величием. Чтож, тем суровее будет пробуждение. Ибо каждому была определена роль его в этой реальности. А кто возомнил себя режиссером, или даже сценаристом, будет вынужден опечалиться, когда окажется, что должен был играть свою роль, как все прочие. Вот так.
Ладно, мне не дано снимать такие многозначительные клипы, как Раммштайну. Да и липовый чувак… — Ой, кто не знает, что фамилия Тиля, вокалиста Раммштайна – Линдеманн? Так вот линде – это липа, а манн – муж, мужчина, человек… – клипы стал снимать в собственном, новом проекте.
Нужно заметить, что слабонервным лучше удалиться, поскольку видосики очень страшные на самом деле. Может кто-то, взращенный на голивудских ужастиках, и скажет, что ерунда и ничего такого уж страшного, но это будет лишь означать, что он не знает, как работает подсознание.
Я же, коротая полуночные часы, посмотрел несколько клипов проекта Линдеманн. О самых страшных рассказывать не стану. А вот о песенке «Вставай», пожалуй поведаю, поделюсь своими интерпретациями.
Сразу оговорюсь, я не знаю, что замышляли и подразумевали авторы клипа. Все, что по этому поводу рассказываю я – плод исключительно моего толкования увиденного и услышанного.
Прежде, чем читать дальше, советую поглядеть сам фильм.
Главных героев трое: сам Линдеманн – немец, чувак с гитарой – русский (как русских представляют немцы) и барабанщик – наблюдатель непонятной национальной принадлежности.
Немец и русский в шубах и чем-то похожи, но и разные. Все очень красочно, даже празднично.
Русский пофигист залихватски наяривает на гитаре какую-то свою музыку, наплевав на чьи-либо ожидания.
Немец с микрофоном прикрикивает на него – типа а ну хватит своеволить, , чем вызывает смешок, но играть начинают уже вместе, слаженно. Песенка незамысловатая в музыкальном отношении, но бодрая и разнузданная.
«Сегодня чудесный денек. В небе летают пестрые драконы. Лодочки плавают по озерцу. И можно было бы столько всего предпринять…» — заводит проникновенно немец…
Реальность для наблюдателя-барабанщика начинает замедляться и искажаться. Птичка-невиличка появляется перед его взором, как какая-то невнятная весть. И вновь упархивает. Барабанщик взирает ошарашенным взглядом то на одного, то на другого и, внезапно все они оказываются в красной комнате, где стоит только ударная установка и большой аквариум с водой.
Слова вступления повторяются, но уже более энергично.
Ненавязчиво и очень ненадолго возникает намек на четырехрукого Вишну..
Немец и русский оказываются похожими друг на друга, как браться близнецы, одетые одинаково, по военной моде, оба чернобородые.
Ударник же сидит со спущенными штанами за ударной установкой и с ужасом наблюдает за происходящим.
Под куплет «мы ведь не хотим ничего пропустить и прозевать! Однако, ты продолжаешь валяться в мокрой постели. Вставай, поднимайся, вставай » — близнецы вступают в нелепую, неловкую потасовку, которая заканчивается тем, что один другого жестоко топит в аквариуме. И все это под повторяющийся припев: вставай же!
Побеждает русский. Немец утонул. За что? Почему? Нет никакой ясности для третьего персонажа. Он явно в полном недоумении. Восприятие его мечется меж двух миров. На сцене, где они втроем играют и поют, немец и русский вполне дружно делают музыку, а в красной комнате – совсем другая картина…
На краткий миг у наблюдателя случается факт ясновидения, когда он воспринимает без сомнений, что утонули оба – один в одной среде, другой в другой. Оба, как в зеркале – победителя нет.
Начинается новый куплет, словно от лица ребенка, истосковавшегося по ярким краскам мира, по радости: «не оставайся лежать. Это так жаль. В нашем городе сегодня цирк. Ну покажи мне, пожалуйста, всех зверушек, купи же мне мороженное и лимонад…»
И, вроде бы предшествующая ужасная сцена прокручивается в обратном порядке. События движутся вспять. Утопленный восстает из стеклянного саркофага с прозрачной жидкостью, ненадолго. Под увещевания: «мы не хотим ничего упустить, вставай же, повеселимся!». Но время возвращается к своему необратимому вектору, столкнувшись с констатацией: «ты остаешься лежать с открытыми глазами и бледным ликом», и утопленный вновь мертво пялится голубыми глазами сквозь стекло, погруженный в воду, разинувши рот…
«Вставай, вставай, вставай же снова!»
И вдруг, сметая стены, врывается в кадр конница диких степняков. Весь привычный мир разлетается обломками…
Пока братья дрались, окрепла Орда и пришла в своей сплоченности и боевой ярости.
Гитарист и ударник оказываются безоружными и жалкими в чистом поле, под ярким солнцем, в окружении свирепых воинов-кочевников, машущих кривыми саблями. Недобрый азиат в крутых доспехах и обнаженной саблей наезжает своим гнедым скакуном практически на ударную установку и сверху испытующе глядит на безштаного барабанщика, застывшего со своими палочками. Но, не увидев нём ни воина, ни полезного раба, оставляет неповрежденным.
Экспрессия вокала понижается и мелодия становится печально-вопрошающей, драматичной: «почему мне всегда приходится ждать, почему всегда должен я плакать? Откуда все эти черные дыры на моих руках, на моих ногах?»
Перед испуганным наблюдателем вновь порхает мелкая пичуга и свиристит тревожно «мама, вставай, мама!».
И пока наблюдателя плющит, словно в психеделическом приходе, от всего происходящего, появляется воительница, красавица-степнячка с арканом и, набросив петлю, на русского, пускает коня в галоп, волоча полонянина за собой по степи. Под призывный припев «Вставай!»
И барабанщик, глядя вслед удаляющимся конникам, встает-таки и натягивает свои, спущеные доселе штаны…
Небольшая кавалькада мчит по степи на фоне холмов до самого вечера. Красивая луноликая дочь степей, при свете факелов, подходит к пленнику, недвижно лежащему на земле и, обнаруживает, что это немец, замаскированный фальшивой бородой под русского. Безнадежно мертвый. Раздосадованная она уходит. Чем она недовольна? Что это немец? Или, что мертвый?
Орда, нахлынувшая при свете дня, к закату вернулась в дикую степь, растворилась в ней…
«Вставай! Вставай же!»
А в той реальности, где кичливо украшеная музыкальная сцена, немец отбрасывает жестом отчаяния микрофонную стойку, завершив свое пение, а русский продолжает отжигать на гитаре лихие диссонансы.
Вот такая интерпретация. Знаю, не очень похоже на толкования других, опытных в этом деле товарищей. Я не часто делаю обзоры клипов, фильмов или еще чего-то. Ну и хорошо, что не похоже. Рамки прочь.