Оригинал взят у
ВО ЧУЖОМ ПИРУ ПОХМЕЛЬЕ
(на сцене и за кулисами)
ДЫРОЧКА
Репортаж из зала… нет, не суда, пока только, из зала семейных торжеств.
{C}{C}
На эстраде зала семейн. торж. лидирует на соляге Пенкин (гость ансамбля «Наташа»).
Сергей на басе, Вовчик на ударных, Валодя на ритме аккомпанируют ему. Гости свадьбы, как и положено гостям, кто во что горазд, лишь бы музыка, танцуют. Пенкин играет уверенно и эффектно, полу-сосредоточенно, полу-отрешённо. Тело, в такт синкопам ритма, отмечаемого дирижёрским притопыванием ногой, покачивается. Пальцы ловко бегают по грифу, завывая подтяжками, а взгляд, устремлённый внутрь, выражая невозмутимую доброжелательность, скользит над головами пляшущей, если можно так выразиться, под его дудку, весёлой публики. Пенкин один из лучших сологитаристов в городе Фрунзе и Валодя просто тащится от него. Одним словом, даже без свадебной гармошки — гармония. Благодаря чему, НатВит, вокалистка и душа группы «Наташа», спокойно может передохнуть за сценой, в коморке, в компании ещё двух гостей группы; как всегда томно-общительной жены Пенкина, Любы (девичья фамилия Шляга) и Ивана, представлять которого излишне, как и то, что Иван, как всегда, пьян.
НатВит, на своём месте в углу за столом, в роли радушной хозяйки, так сказать, гримёрки, руководит тесным, соответственно размерам закутка, застольем, пока ансамбль с Пенкиным обслуживает, присутствующих в зале гостей. Люба тараторит не умолкая, пытаясь отвлечь на себя внимание Ивана, расположившегося в кресле напротив НатВит, в тщетных попытках устроить, отягчённую лёгкими алкогольными парами, свою голову ей на колени:
— Натка, — бормочет он, — я… я.. вас всех люблю и… и уважаю. Натка… налей чуток… грамм двадцать… Натка… я…
НатВит с трудом отстраняет Ивана обратно в кресло, но тот вновь клонится вперёд, повторяя заклинания в уважениях, уверениях в любви и желании подкрепить эти уверения хоть чем, чем-нибудь крепким. Люба, в неизменной своей доброте к страждущим, устраивается на подлокотник кресла, в котором Иван не в состоянии обрести равновесие, берёт совсем поникшую голову и притягивает к своей груди:
— Ваня, Ваня, ну, иди ко мне, иди сюда…
Иван малоэнергично сопротивляется, как капризный ребёнок, пытаясь высвободиться из Любиных, не совсем материнских (у четы Пенкиных нет детей), объятий, но ему не удаётся вырваться из любвеобильного плена. Тут Люба, как бы вдруг, замечает что-то на кофте:
— Ой, у меня здесь дырочка! А я и не знала, ах!
— Где дырочка? – слегка заинтересовывается Иван и тычет пальцем Любе в бок, на уровне её пупка и своего носа.
— Да вот же, вот, — подсказывает Люба, — только сейчас заметила.
Иван, наконец, находит дырочку, вставляет туда палец, не иначе как в намерение тотчас же заштопать, затем просовывает руку. Люба гладит его по головке. Иван, по локоть пропихнув руку Любе в кофту, шарит где-то внизу живота:
— Где дырочка? Ну-ка, ну-ка, где она?
Входит, разгорячённый игрой на гитаре, Пенкин. Окидывает лучезарным взором, широко открытых глаз, присутствующих в коморке, проверяя впечатление, произведённое его игрой. Люба поспешно высвобождается из, ставшей вдруг неудобной, полу-позы-полу-объятий, встаёт и, с видом несколько оскорблённой добродетели, отходит за открытую дверь, к силовому ящику. Голова Ивана и рука, лишённая приятной опоры, безвольно повисают на подлокотнике кресла. Пенкин подскакивает к Ивану, заламывает ему руку, упирается коленом в спину и наносит несколько резких ударов ребром ладони по шее. НатВит пытается оттащить его от беспомощного Ивана. Люба, из-за двери скомным голосом обращается к ней:
— Оставь их, они сами разберутся. Они ведь мужчины.
08.02.1981